скачать

(1)Ещё падёт обвинение на автора со стороны так называемых патриотов, которые спо¬койно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устраивая судьбу свою за счёт других; но как только случится что-нибудь, по их мнению, оскорбительное для Отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, они выбегут со всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутину муха, и подымут вдруг крики: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? (2)Ведь это всё, что ни описано здесь, это всё наше, — хорошо ли это? (3)А что скажут иностранцы? (4)Разве весело слышать дурное мнение о себе? (5)Думают, разве это не больно? (б)Думают, разве мы не патриоты?»

(7)На такие мудрые замечания, особенно насчёт мнения иностранцев, признаюсь, ничего нельзя прибрать в ответ. (8)А разве вот что: жили в одном отдалённом уголке России два обита¬теля. (9)Один был отец семейства, по имени Кифа Мокиевич, человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным образом. (Ю)Семейством своим он не занимался; существование его было обращено более в умозрительную сторону и занято следующим, как он называл, философическим вопросом: «Вот, например, зверь», говорил он, ходя по комнате: «зверь родится нагишом. (И)Почему же именно нагишом? (12)Почему не так, как птица, почему не вылупливается из яйца?

(13)Как, право, того: совсем не поймёшь натуры, как побольше в неё углубишься!» (14)Так мыслил обитатель Кифа Мокиевич.
(15)Но не в этом ещё главное дело. (16)Другой обитатель был Мокий Кифович, родной сын его. (17)Был он то, что называют на Руси богатырь, и в то время, когда отец занимался рождением зверя, двадцати летняя плечистая натура его так и порывалась развернуться. (18)Ни за что не умел он взяться слегка: всё или рука у кого-нибудь затрещит, или волдырь вскочит на чьём-нибудь носу. (19)В доме и в соседстве всё, от дворовой девки до дворовой собаки, бежало прочь, его завидя; даже собственную кровать в спальне изломал он в куски. (20)Таков был Мокий Кифович, а впрочем, он был доброй души.

(21)Но не в этом ещё главное дело. (22)А главное дело вот в чём: «Помилуй, батюшка барин, Кифа Мокиевич, — говорила отцу и своя, и чужая дворня, — что это у тебя за Мокий Кифович? Никому нет от него покоя, такой припертень!» — (23)«Да, шаловлив, шаловлив, — го¬ворил обыкновенно на это отец, — да ведь как быть: драться с ним поздно, да и меня же все обвинят в жестокости; а человек он честолюбивый: укори его при другом-третьем, он уймётся, да ведь гласность-то — вот беда, город узнает, назовёт его совсем собакой. (24)Что, право, думают, мне разве не больно, разве я не отец? (25)Что занимаюсь философией, да иной раз нет времени, так уж я и не отец? (26)Ан вот нет же, отец, отец, чёрт их побери, отец! (27)У меня Мокий Кифович вот тут сидит, в сердце!» (28)Тут Кифа Мокиевич бил себя весьма сильно в грудь кулаком и приходил в совершенный азарт. — (29)«Уж если он и останется собакой, так пусть же не от меня об этом узнают, пусть не я выдал его». (30)И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам обращался вновь к любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: «Ну, а если бы слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой не прошибёшь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать».

(31)Так проводили жизнь два обитателя мирного уголка, которые нежданно, как из окошка, выглянули в конце нашей поэмы, выглянули для того, чтобы отвечать скромно за обвинение со стороны некоторых горячих патриотов, до времени покойно занимающихся какой-нибудь философией или приращениями на счёт сумм нежно любимого ими Отечества, думающих не о том, чтобы не делать дурного, а о том, чтобы только не говорили, что они делают дурное. (32)Но нет, не патриотизм и не первое чувство суть причины обвинений, другое под ними. (33)К чему таить слово? (34)Кто же, как не автор, должен сказать свят (35)Вы боитесь глубоко-устремлённого взора, вы страшитесь сами устремить на глубокий взор, вы любите скользнуть по всему недумающими глазами.

(36)Вы посмеётесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть весёлого нрава человек!» (37)И после таких слов с удвоившеюся гордостью обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» (38)А кто из вас, полный христианского смирения, не глас¬но, а в тишине, один, в минуты уединённых бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжёлый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» (39)Да, как бы не так! (40)А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнёт под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошёл!» (41)И потом, как ребёнок, позабыв всякое приличие, должное званию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!»

(По Н.В. Гоголю*)

* Николай Васильевич Гоголь (1809-1852) — великий русский писатель, драматург, критик, публицист, классик русской литературы.